Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

А девятнадцатого мая начались неприятности.

– Черноволосый, – повторила Дорота Фабер. – Одетый в черное. Волосы черные, длинные, до плеч. Физиономия как бы птичья. Нос – как клюв. И взгляд дьявольский. Ты знаешь кого-нибудь похожего?

– Знаю, пся крев, – процедил Рейневан, отирая холодный пот, неожиданно выступивший на лбу. – Знаю, а как же.

– Потому что он тебя знает. Был у госпитальмэтра и точно ему тебя описал. Спрашивал, нет ли здесь такого. На счастье, госпитальмэтр человек порядочный, к тому же памяти на лица у него нет ни на грош. Он совершенно честно ответил, что никого подобного тебе ему видеть не доводилось и никого такого в госпитале нет и не было. А когда тот черный птицеклювый начал требовать, чтобы его впустили в госпиталь, госпитальмэтр согласия не дал, сослался на княжеские приказы, на договор, гарантирующий гуситам безопасное укрытие. Тот вначале пугать пробовал, угрожать, но когда увидел, что это впустую, ушел. Однако пообещал, что вернется с княжеским разрешением в руках, что тогда весь госпиталь перетрясет, а когда тебя найдет и окажется, что госпитальмэтр лгал, будет беда.

– Ты совершенно права.

– Мне что-то тоже кажется, что он вернется с княжеским разрешением.

– Ты совершенно права. Надо отсюда сбегать, Дорота. Немедленно. Сегодня же.

– Мне тоже надо убегать, – охнула Эленча, бледная как бумага. – Я тоже, – выдавила она, – знаю того… человека. Думаю, он по моим следам добрался до Олавы. Он меня преследует.

– Невозможно, – возразил Рейневан. – Он преследует меня! Он за мной охотится. Его цель – я.

– Нет я. Уверена, что я.

Самсон уселся на нарах. Взгляд у него был вполне осмысленный.

– Я думаю, – проговорил он совершенно нормально, – что оба вы ошибаетесь.

Они покинули Олаву перед сумерками, незаметно. Оказалось, что у Дороты Фабер многочисленные знакомства среди нужных людей. Одежду предоставил и тайно выйти из госпиталя помог им госпитальный швейцар, поглядывающий на рыжеволосую куртизанку маслеными глазками. Такой же взгляд был и у плечистого парня, который повел их в конюшню, помогая Самсону идти. А помогать было нужно. Впрочем, Рейневан тоже был не в самой лучшей форме. С беспокойством думал о ждущей их конной поездке.

Дорота и Эленча, как оказалось, подумали об этом. С помощью швейцара и паренька привязали обоих к седлам ремнями так, чтобы они могли удержать в седлах более или менее прямое положение, не сползая, не падая. Это было не очень-то удобно. Однако Рейневан не ныл. У него были основания полагать, что если их схватит Биркарт Грелленорт, то удобства окажутся еще менее приятными.

Они покинули город через калитку, расположенную неподалеку от Бжегских ворот, в юго-восточной части города. Сделать это пришлось не выбирая, а по необходимости. У Дороты были знакомства среди здешних стражников. На сей раз красоты или многообещающих улыбок оказалось мало – необходимы были звонкие аргументы. Долг Рейневана куртизанке быстро увеличивался.

– У тебя могут быть неприятности, – сказал он, когда они прощались. – Деньги они взяли, но в случае чего выдадут тебя, не сморгнув глазом. Не хочешь бежать с нами?

– Я управлюсь.

– Наверняка?

– Это всего лишь мужчины. Я умею с ними обращаться. Поезжайте с Богом. Дай тебе здоровья, Эленча.

– И тебе, госпожа Дорота. Благодарю за все.

Они объехали город с юга. По дорожке меж лозняка добрались до реки. Нашли брод, переправились на левый берег. Вскоре копыта лошадей застучали по более твердой земле. Они были на тракте.

– Планы не изменились? – уточнила Эленча, вовсе не плохо, как оказалось, пользовавшаяся седлом. – Едем туда, куда и должны?

– Да, именно туда.

– Держитесь хорошо?

– Держимся.

– Тогда в путь. Оставим Вроцлавский тракт и поедем на запад. Быстрее! Надо, пока светло, уехать насколько удастся.

– Эленча.

– Слушаю.

– Благодарю тебя.

– Не благодари.

Майская ночь пахла черемухой.

Сказав, что они держатся, Рейневан солгал Эленче Штетенкрон. По правде говоря, их – его и Самсона – держали в седлах исключительно ременные упряжи. И страх перед Грелленортом.

Ночная дорога была настоящей дорогой на Голгофу. Истинным благом было то, что Рейневан мало что о ней помнил и ассоциировал, его снова начала трясти лихорадка, что в значительной степени лишило его связи с окружающим миром. С Самсоном было не лучше, гигант стонал, ежился и горбился в седле, словно пьяный покачиваясь над гривой коня. Эленча завела своего коня между ними, поддерживала обоих.

– Эленча?

– Слушаю.

– Три года тому назад, в Счиборовой Порембе… Как тебе удалось уцелеть?

– Не хочу об этом говорить.

– Дорота говорила, что позже, в декабре, ты пережила резню в Барде…

– Об этом я тоже говорить не хочу.

– Прости.

– Мне нечего тебе прощать. Держись в седле, пожалуйста. Выпрямись… Не наклоняйся так. Боже, когда же наконец кончится эта ночь…

– Эленча…

– Твой друг ужасно тяжелый.

– Не знаю… как тебя отблагодарить…

– Знаю, что не знаешь.

– Что с тобой?

– У меня немеют руки… Выпрямись, пожалуйста. И двигайся вперед.

Они двигались.

Светало.

– Рейнмар?

– Самсон? Я думал, что…

– Я в сознании. В общем-то. Где мы? Далеко еще?

– Не знаю.

– Близко, – бросила Эленча. – Монастырь близко. Я слышу колокол… Утренняя молитва… Мы приехали…

Голос и слова девушки прибавили им сил, эйфория превозмогла усталость и температуру. Отделяющее их от цели расстояние они преодолели быстро, даже не заметив. Выбирающийся из липкой и лохматой серости мир сделался совершенно нереальным, призрачным, иллюзорным, непонятным, все, что происходило вокруг, происходило как во сне. Словно из сна были носящиеся в воздухе козодои, словно из сна был монастырь, как из сна была монастырская калитка, скрежещущая петлями. Из тумана, как из сна, появилась монахиня-привратница в серой рясе из грубой фризской шерсти. Словно из иного мира прозвучал ее окрик… И колокол. Утренняя молитва, колотилось в голове Рейневана, laudes matutine… А где пение? Почему монашенки не поют? Ах, да, это же Белая Церковь, орден кларисок, клариски часовые молитвы не распевают, а просто читают их… Ютта… Ютта? Ютта!

– Рейневан!

– Ютта…

– Что с тобой? В чем дело? Ты ранен? Матерь Божия! Снимите его с седла… Рейневан!

– Ютта… Я…

– Помогите… Поднимите его… Ах! Что с тобой?

– Рука… Ютта… Уже все… Я могу стоять… Только ноги у меня ослабли… Позаботьтесь о Самсоне…

– Мы обоих забираем в инфирмерию[767]. Сейчас, немедленно. Сестра, помогите…

– Подожди.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});